Кайсё - Страница 38

— Но если он не насиловал Гольдони и не занимался мастурбацией, то остается только одна гипотеза.

— Верно. Здесь был кто-то еще.

Они продолжили обход дома. Повсюду царила атмосфера затхлости, сырости, разложения, воняло скипидаром и старой краской. Коридор заканчивался допотопной ванной, выложенной кафелем в черную и белую клетку, мойка была вся в пятнах и подтеках, сидячая ванна, квадратная раковина с облупившейся эмалью, ни полотенец, ни коврика, только шуршание тараканов — давно уже Кроукер не видел такого убожества и запустения.

Рот Лиллехаммера вновь дернулся.

— Чувствуете запах?

Кроукер вынул из ноздрей тампончики.

— Господи! — воскликнул Кроукер, бросаясь к противоположной двери.

Она оказалась запертой. Кроукер поднял левую руку до уровня замка. Тонкий металлический стержень показался из кончика указательного пальца. Он ввел его в замочную скважину.

С неподдельным удивлением Лиллехаммер наблюдал, как Кроукер двигает стержень взад-вперед. Наконец раздался звучный щелчок.

— Красиво сделано! — воскликнул Лиллехаммер.

Кроукер повернул ручку замка и открыл дверь.

— Проклятье! Это что еще такое? — Лиллехаммер вытащил носовой платок и прижал его к носу и рту. — Здесь зловоние еще похлеще, чем на кухне.

— Кажется, мы нашли нашего третьего, — заметил Кроукер, входя в комнату.

На кровати лежала молодая женщина, или, точнее сказать, то, что когда-то было молодой женщиной. Ее кто-то распластал в форме звезды: руки, ноги и голова составляли пять ее лучей. На груди женщины зияли разрезы; сделаны они были так аккуратно, как будто тут потрудился хирург.

Кроукер, обойдя кровать, подсчитал количество разрезов — их было семь. Из седьмого торчало испачканное кровью белое птичье перо.

Лиллехаммер, идя следом за Кроукером, негромко сказал:

— Видит Господь, а ведь когда-то она была хорошенькой.

— Еще один ритуал, — буркнул Кроукер.

— Взгляните сюда!

В центре лба она увидели вертикальный надрез в форме полумесяца, багрового от запекшейся крови. Там, где полагалось быть пупку, темнело круглое отверстие, украшенное по краям каким-то узором, как показалось им на первый взгляд. Присмотревшись, мужчины обнаружили, что на самом деле это такое же перо, некогда белое, а теперь ставшее бурым от крови.

— Интересно, это перья одной птицы? — тихо спросил Кроукер.

— Похоже на то. После того как мы здесь закончим, я отдам перья на анализ орнитологу.

Казалось, он не мог оторвать взгляда от этих перьев.

— Сейчас самое лучшее — как можно быстрее вызвать судебно-медицинскую бригаду.

— Я всегда был сторонником старомодной пунктуальной полицейской работы, — сказал Кроукер, — но в этом случае сомневаюсь, что она принесет какие-нибудь плоды. Кто нам сейчас нужен, так это волшебник. Наш подопечный явно не собирался оставлять здесь отпечатки пальцев.

— Он оставил сперму, — напомнил Лиллехаммер.

— Да, конечно, — задумчиво сказал Кроукер, продолжая разглядывать кровавый полумесяц на лбу жертвы. — Это был указатель, и смотрите, куда он нас привел.

Он повернулся и пристально посмотрел на Лиллехаммера:

— Однако есть еще один вопрос, требующий ответа. Что, черт побери, произошло с головой Доминика Гольдони?

* * *

Микио Оками промолвил:

— Видишь ли, Линнер-сан, я приехал в Венецию много лет назад с весьма специфическими намерениями. Здесь я работал над тем, чтобы отмыть старые деньги якудза и запустить их в законный бизнес, который позволил бы нам спокойно переползти в двадцать первый век.

Как тебе должно быть известно, якудза была официально поставлена вне закона в апреле 1992 года. Исчезла уверенность, что статус-кво будет восстановлен. Поползли слухи, и даже очень близкие к якудза и влиятельные люди клюнули на эту липу.

Около года тому назад все у меня переменилось: друзья, враги, союзники, с которыми я имел дело не один год. Эти перемены особенно наглядно проявлялись в растущих разногласиях среди членов моего личного внутреннего совета и давлении на меня. Это привело к множеству плачевных результатов. Один из моих старейших партнеров был убит, и сейчас у меня есть очень могущественный противник. Он член организации, которая величает себя Годайсю.

— Пять континентов, — машинально бросил Николас, переводя с японского.

Оками кивнул.

— Философия Годайсю диаметрально противоположна моей. Оябуны приходят в ужас от моего плана поставить их в рамки закона. Эти люди и существуют только благодаря беззаконию, ибо оно их объединяет, дает им положение и влияние. Без всего этого, им кажется, они будут низведены до уровня пешек, и страх потерять свое положение и уже завоеванные привилегии поистине всеобъемлющ и не знает границ. Эти люди помешались на власти и силе, им претит сама мысль, что кто-то сможет лишить их денег, влияния и прелестей жизни. Мир должен лежать у их ног, и никак иначе. «Каков смысл жизни без лезвия бритвы?» — я неоднократно слышал эту фразу из уст этих типов.

Жизненно важно, совершенно необходимо усиливать влияние якудза — этого требуют интересы дела. И именно поэтому я не желаю повторения ошибок. Исторически мы многому научились у американской мафии. Но сейчас все солидные доны стары и больны, а пришедшее им на смену поколение — это новая кровь; эта молодежь даже отходит от законов omerta и других категорий чести, а без этого у них не хватит пороху возродиться. Они стучат друг на друга при малейшем давлении ФБР.

Оками как-то по-колдовски и одновременно благословляюще поднял руку, и это движение где-то в подсознании напомнило Николасу литургию в храме Сан-Белизарио.